Кризис доверия: в поисках нового фундамента устойчивых альянсов

Несколько провокационный футуролог и адепт технологической сингулярности Рэймонд Курцвейл очень точно подметил, что эволюционный процесс имеет тенденцию ускоряться, а его результаты по сложности и возможностям изменяются экспоненциально.

То, что мы наблюдаем сегодня в вопросах развития международных отношений на глобальном уровне, позволяет экстраполировать его тезис и на эту сферу.

Проблема усугубляется тем, что мы живем в мире накапливающихся угроз. Особенно это стало заметно после трех недавних событий: Мюнхенской конференции 2018 г., выступления Владимира Путина перед Федеральным собранием и решения пленума ЦК КПК внести поправки в китайскую Конституцию.

Первое из них закрепило факт слома миропорядка. Второе — дало представление о том, куда планирует двигаться реваншистская политика Кремля в ближайшее время. Третье — указало вектор развития единственного реального конкурента (но пока не противника) США на мировом уровне.

И если третье событие еще лишь предстоит осмысливать, то первые два — очень конкретны, как с точки зрения текущих угроз, так и поиска ответов на них.

Крах доверия и новые союзы

Меня потрясло не то, что ты солгал мне, а то, что я больше не верю тебе…

Фридрих Вильгельм Ницше

Среди множества оценок состояния миропорядка в Мюнхенском докладе одна привлекает к себе особое внимание. Речь идет о небольшой цитате Ангелы Меркель относительно европейского турне Д.Трампа в мае 2017 г.: «Времена, когда мы могли полностью положиться на других, в определенном смысле прошли. Это то, что я почувствовала в последние несколько дней».

Утрата взаимного доверия между ключевыми политическими субъектами, между участниками интеграционных объединений, между руководителями и гражданами стран — вот тот инструмент, с помощью которого был расколот знакомый нам либеральный миропорядок. Доверие, которое длительное время цементировало союзы даже давних противников и способствовало мирному решению множества проблем (в былые времена они вызывали кровопролитные войны), было утрачено.

Впрочем, следует признать, что доверие между державами всегда было весьма дефицитным ресурсом. В т.ч. между западными. Часто оно обеспечивалось не качественным решением проблем двухсторонних и многосторонних отношений, но их замалчиванием, а иногда игнорированием. Достаточно долго стратегический ресурс взаимного доверия стран демократического лагеря (сформировавшийся как ответ на общую угрозу — СССР) позволял участникам международных отношений концентрироваться на своем развитии.

Хрупкость этих доверительных отношений отчетливо проявилась под интенсивными и достаточно эффективными ударами авторитарной России. Чуть меньше чем за 10 лет таких усилий Запад констатировал — «мир оказался на грани слома».

Проблема утраты доверия — это не только частная точка зрения А.Меркель на ситуацию в западном мире, О том же на последнем Балтийско-Черноморском форуме говорили почти все экс-президенты стран региона. Они также констатировали, что мир изменился и превратился в «мир недоверия». Никто и никому не доверяет. Именно поэтому доверие и усилия, направленные на его конструирование, могут стать самой ценной валютой в новом мире политического хаоса.

Впрочем, «хаос», наверное, слишком сильное слово для описания текущей ситуации — я бы говорил о регрессе. И тут вновь уместно вспомнить вынесенную в начало статьи идею Курцвейла относительно ускоряющихся процессов. В августе 2017-го я говорил, что мы стремительно приближаемся к «новым 80-м» образца ХХ ст. Однако уже в ноябре приходилось констатировать, что мир приблизился к состоянию начала холодной войны. Сейчас же есть большое опасение, что мы начинаем видеть вдалеке бесславный призрак Лиги Наций со всеми вытекающими последствиями. Кстати говоря, хотел бы напомнить, что эта организация вполне благополучно пережила Вторую мировую войну (которая началась во многом при ее непосредственном попустительстве) и была распущена лишь в 1946 г. Это к вопросу и о способности нынешних международных институтов предотвратить то, чего мы опасаемся все больше всего, — глобальный конфликт. А его вероятность стремительно растет, о чем в том же «мюнхенском докладе» говорит и нынешний глава ООН Антонио Гутьеррес, указывая на то, что мир подошел к красной черте, и что пора давать сигнал тревоги.

Чего можно ожидать на международном уровне от изменений, связанных с утратой доверия? Приоритетная угроза — рост национализма и популизма в политике (то, что мы и наблюдаем сейчас, и что вылилось в победу партии «Пять звезд» на прошедших выборах в Италии). В некоторых научных кругах популизм рассматривается чуть ли не как тень демократии, которая содержит риски и возможности одновременно, но это ошибочная риторика. К сожалению, большая часть политиков (и эта часть все возрастает) считает популизм едва ли не единственным эффективным средством для достижения целей в современной политике.

Есть и вполне заметный риск, что радикально трансформируются концепции вроде «Европы разных скоростей», превращаясь постепенно в концепции альтернативных союзов на европейском плацдарме.

«Новое путинское мышление»

Когда кончаются доводы, начинают говорить пушки. Сила — последний аргумент тупицы.

Отто фон Бисмарк

И к такому конфликту нас усердно подталкивает путинская Россия. Самая большая и непосредственная угроза сегодня объективно исходит именно от нее: ее деятельность, связанная с ростом расходов на армию, формированием новых дивизий на границе наших стран, модернизацией военной инфраструктуры — все это ведет и к новой милитаризации евразийского пространства. Как следствие — происходит стремительный рост расходов на оборону стран региона и глобальных субъектов, развертываются дополнительные военные контингенты и новые системы вооружений.

Однако и милитаризация — это скорее одно из следствий уже упомянутой проблемы утраты доверия. Лишь в условиях, когда большинство стран демократического мира пребывали в растерянности, не зная, на какие альянсы можно положиться, а на какие — нет (или кто из союзников и партнеров будет верен своим обязательствам, а кто их просто проигнорирует), только в таких условиях Москва могла начать наращивать свой потенциал. Своей «атакой на демократию» ей удалось максимально поспособствовать глобальной деконструкции доверия как ключевой ценности второй половины ХХ в. в международных отношениях. А значит, разрушить базу многих альянсов и общую глобальную безопасность.

Поэтому на известный вопрос поэта Евгения Евтушенко в 1962-м «Хотят ли русские войны?» мы можем дать, очевидно, утвердительный ответ — хотят. Особенно в контексте последнего выступления Владимира Путина с речью перед Федеральным собранием.

И хотя его речь была по большей части предвыборной, однако критически важные моменты все же прозвучали.

Самое главное — была поставлена символическая точка в горбачевской «политике нового мышления», начатой в середине 80-х. Ее основными посылами были прекращение холодной войны с Западом, разрядка, отказ от гонки вооружений и демократические преобразования. Путинское послание-2018 перечеркнуло его полностью, продемонстрировав «новое путинское мышление» с противоположными приоритетами — гонкой вооружений (с заявленной попыткой создать российскую СОИ), началом холодной войны, консервированием «стабильности» как высшей ценности. Речь даже не об озвученных объемах милитаризации России (введение в строй десятков новых ракет разной эффективности), а о самой основе этой новой (новой ли?) парадигмы мышления.

Из выступления стал понятен и новый маркер российских успехов — «догнать и перегнать СССР»: в урожаях, вооружениях, экономике. Причем соревнование с СССР имеет как символическое, так и сугубо практическое значение.

В первом случае стоит задача показать россиянам, что «жить стало лучше». Старательно «бронзовеющий» усилиями российской пропаганды СССР (превратившийся в некое воображаемое сообщество, не имеющее никакой связи с реальностью) берется как эталон, который нужно «обгонять», и с которым нужно постоянно сверяться. Учитывая крайне невысокие социальные стандарты СССР (по части жизни простых людей, а не трат на «величие страны»), делать это будет достаточно просто.

С практической же точки зрения, со статичным противником (который давно исчез в дымке прошлого) соревноваться куда проще, чем с современными США, Китаем или европейскими странами — не нужно объяснять своему населению, что если с нами «все считаются», то откуда же проблемы в экономике и постоянные санкции, ответить на которые все сложнее.

Однако в речи Путина прозвучали и куда более важные для нас и для региональной стабильности тезисы. Прежде всего о том, что «СССР» и «Россия» — это одно и то же. И что это именно Россия потеряла в 1991 г. «23,8% территории, 48,5% населения, 41% валового общественного продукта, 39,4% промышленного потенциала, 44,6% военного потенциала в связи с разделом Вооруженных сил СССР между бывшими союзными республиками».

Для всех стран постсоветского пространства это означает лишь одно — «собиратель земель русских» более не признает национальных суверенитетов, считая все эти государства исконными территориями России. И вряд ли это можно трактовать как-то иначе, кроме как вызов, брошенный всему постсоветскому пространству. Причем отсылка к 1991-му дает четкое понимание, что под ударом — абсолютно все страны бывшего СССР, и что именно на их «возвращение» (де-факто дестабилизацию) будут направлены усилия Путина в ближайшие годы.

Впрочем, нельзя обойти и «ракетную тему» в выступлении Путина, ведь она имеет куда больше измерений, чем собственно банальное и традиционное для российского лидера «бряцание оружием».

Ставка на новую гонку вооружений (с развитием инструментов доставки ядерных зарядов) — это еще и косвенная попытка Кремля обновить жесткую рамку соперничества сверхдержав, которая оформила контуры классической холодной войны. Впрочем, ставка (по меньшей мере) странная ввиду совершенно разных потенциалов России с одной стороны и ее ключевых оппонентов — с другой. Показательна лишь одна цифра: прошлогоднее увеличение Трампом военного бюджета США на 10% эквивалентно всему оборонному бюджету РФ. Как в таких условиях Россия можно достичь реального паритета с США, остается загадкой.

Однако попытки Путина возобновить ракетное противостояние с США и тем самым занять позицию равного, кажутся обреченными на провал и по другим причинам (не только из-за разности военных, экономических и социальных потенциалов) — проблема в разнице восприятия мира. США даже во время противостояния с СССР признавали его равенство лишь в очень узкой сфере — все в тех же ядерных вооружениях и, отчасти, в геополитике. Сегодняшняя Россия — даже не бледная тень СССР, а лишь след от тени. Представить, что это соперничество может быть равным, способен только очень наивный (или слишком поверивший в российскую пропаганду внутреннего потребления) человек.

Вашингтон (а в общем-то и Кремль, хотя вряд ли в этом признается) прекрасно осознает, что исход этого противоборства решится не в ракетной дуэли, но в конкуренции систем каждой из стран — насколько они способны выстоять перед скрытыми атаками, способны обеспечить экономический рост и стабильность политического процесса. То есть речь идет о внутренней устойчивости.

Именно устойчивость и пытается цементировать Путин. При этом игнорируя слишком маленькую и неэффективную экономику, не соответствующую глобальным амбициям России. Однако именно это несоответствие и может породить новые вызовы сначала региональной, а потом и глобальной безопасности, когда Кремль постарается решить системную проблему за счет ситуативных решений (вроде развязывания все новых конфликтов). Кстати говоря, хотя подавляющее большинство восприняли «ракетную тему» как озвученную прямую угрозу для США, но пока совершенно непонятно, как действительно (официально-нейтральная реакция уже прозвучала) эту часть послания восприняли в Пекине (с которым, по словам Путина, у России «всеобъемлющее стратегическое партнерство») — вряд ли они испытали особый энтузиазм по этому поводу.

В любом случае риторика Путина полностью укладывается в логику восприятия России как стратегической угрозы региональной и мировой стабильности. Тревожит то, что (как верно подметил в своем обзоре этого выступления Михаил Ходорковский) при зачитывании Послания у В.Путина глаза «светились» только на разделе про эти самые ракеты, при невысказанной угрозе начать новую глобальную войну. В то же время он не демонстрирует абсолютной уверенности, когда говорит о внутренних экономических и социальных проблемах. И это еще одно подтверждение того, что желание Путина слышать о победных достижениях выше реальной оценки ситуации.

Будущее Балтийско-Черноморского региона: формируя новые альянсы

А без доверия разве можно увлечь за собой сердца?

Харуки Мураками. «Норвежский лес»

Нельзя сказать, что для Украины или стран региона эти инвективы Путина являются чем-то новым. Однако они ставят нам важный вопрос — что дальше?

Я не случайно использую слово «нам» — в одиночку страны региона вряд ли смогут выстоять перед новыми вызовами и найти себе эффективное место во вновь формирующейся международной системе. В условиях ее переформатирования возрастают не только националистические тенденции (чего в определенной степени можно ожидать), но и зарождаются конструктивные тренды — попытки формирования более компактных, но и более надежных союзов, которые скрепляют не столько красивые слова, сколько практические действия сторон.

Государства Балтийско-Черноморского региона находятся в этом смысле в совершенно особой ситуации. Прежде всего потому, что де-факто они оказываются в роли своеобразного «пограничья» между цивилизованным миром и реваншистским евразийским империализмом. Эта роль им достается не впервые — дефицит безопасности сопровождает историю стран Центральной и Восточной Европы как минимум с XVIII ст.

Не имея внутренней целостности и консолидированной позиции, страны региона в прошлом слишком часто в подобной ситуации оказывались «разменной монетой» в отношениях между Западной Европой и Россией. Следствием этого становилась потеря государственности на десятки лет. Поэтому сегодня мы должны очень прагматично и без какой-либо наивной романтики подходить к оценке любых «гарантий безопасности» или «заверений» в поддержке — все это весьма неоднозначные вещи в меняющемся мире, где именно взаимное доверие цементировало эти договоренности.

Но на пути формирования новой, действительно эффективной модели союзничества между странами региона стоят две деструктивные модели поведения отдельных стран Центральной и Восточной Европы, сформировавшиеся под давлением как исторического наследия, так и определенных внешнеполитических факторов.

Первая модель — этнически-исторической инкапсуляции (т.е. определенного замыкания народа в своей исторической мифологии). Ее логичное следствие — вовсе не «возрождение» наций, а почти полная утрата связи с внешней реальностью и международной политикой, а также утрата способности отличать друзей от врагов.

Вторая модель — имперского эпигонства, когда государства пытаются наследовать имперское внешнеполитическое поведение и сформировать региональные (на самом деле — глубоко провинциальные) недоимперии. Все это неизбежно ведет к постоянным территориальным претензиям и росту потенциала регионального конфликта.

Россия же активно поддерживает этот негативный процесс, испытывая нездоровый азарт в попытках перессорить между собой государства Центральной и Восточной Европы. И в качестве «топлива» для этой деятельности маховик российской пропаганды использует исторические анахронизмы, популизм, внутриполитические распри. Уже сейчас деструктивные усилия России привели к активизации националистической и популистской риторики отдельных государств региона, использованию противоречивых исторических вопросов с целью политических спекуляций.

В то же время будет явно ошибочной стратегия за всеми проблемами видеть только «руку Кремля». Не потому, что этой «руки» нет — она есть, и глупо это отрицать. Проблема в том, что эта позиция не имеет конструктивной повестки дня. То есть именно того, в чем мы остро нуждаемся.

Для решения проблем у нас есть только один путь — восстановление доверия. И не просто восстановление, но превращение его в самый ценный ресурс. В определенной степени — экспортный ресурс для всего европейского сообщества.

Сегодня основное направление формирования доверия должно быть сосредоточено вокруг проблемы безопасности, поскольку риски утраты суверенитета и независимости растут по экспоненте. Поэтому для стран Балтийско-Черноморского региона оптимальный путь развития — единство и повышенная активность в сферах международных отношений, безопасности, экономики, энергетики и информационной политики. Сегодня внешнеполитическая пассивность и бездеятельность — это путь в никуда. Попытки положиться на более сильных и влиятельных союзников, на системы глобальной коллективной безопасности, на проверенные годами интеграционные объединения — это опасный путь в сегодняшнем динамичном мире.

Это ставит перед нами несколько простых, но важных вопросов. Прежде всего — готовы ли мы действительно быть субъектами европейской политики? Есть ли у нас целостный взгляд на наше единство? Есть ли у нас консенсусная стратегия для стран Балтийско-Черноморского региона в новых геополитических условиях?

Мы должно перестать думать в парадигме «каждый сам за себя» (что, кстати говоря, активно информационно и дипломатически поддерживается Россией). Нам нужна настоящая солидарность в безопасности. Солидарность, основанная на общих интересах и общих вызовах безопасности нашим странам. Только на этой основе можно построить коллективную субъектность стран региона, базу для противодействия неоимпериализму во всех его проявлениях, что позволит говорить о статусном росте Центральной и Восточной Европы в международных отношениях. У Балтийско-Черноморского региона есть очень хорошие перспективы стать новым эпицентром свободного и интенсивного оборота товаров, рабочей силы, капиталов и идей.

Ключевой же вопрос — поиск механизмов сближения.

Думаю, что прежде всего это должны быть уже существующие формы субрегиональной интеграции. Определенные надежды в этом направлении связаны с председательством Словакии в Вышеградской четверке. Братислава открыто декларирует приоритеты своей политики в этом формате — обеспечить политический диалог между странами региона; разработать общий взгляд на стратегический региональный контекст, где главным является мирное урегулирование конфликта на Востоке Украины. Отсутствие прогресса в имплементации Минских договоренностей и продвижение идеи об отправке миротворческой миссии ООН в зону конфликта являются отправными точками для поиска новых подходов к разрешению ситуации в Донбассе.

Другим инструментом углубления связей является создание новых структур регионального партнерства. Однако необходимо помнить, что ни один политический или военный союз не может базироваться исключительно на антагонизме к третьей стороне. Для реализации проекта институализации государств Балто-Черноморского пространства нужны конструктивные принципы, которые докажут очевидность положительных результатов взаимодействия, прежде всего — в политической сфере и экономике.

Еще один подход — дальнейшее усиление военно-политического сотрудничества путем подписания двухсторонних и многосторонних соглашений в сфере безопасности. Скажем, по примеру платформы оборонного сотрудничества стран Северной Европы NORDEFCO. Или генерального соглашения о сотрудничестве в сфере обороны между Украиной и Польшей. Хорошими примерами являются и функционирование литовско-польско-украинской бригады или Вышеградской боевой группы. При этом для Украины приоритетной задачей продолжает оставаться достижение уровня совместимости и соответствия стандартам НАТО.

Подписание европейскими государствами соглашения о Постоянном структурированном сотрудничестве по вопросам обороны ЕС (иначе говоря, PESCO) — еще одна возможность для стран региона укрепить практическое взаимодействие. Важно и то, что PESCO не замыкается исключительно на европейском рынке, привлекая возможности третьих стран, в частности соседей и членов НАТО, что создает позитивные стимулы для Украины и Грузии.

И, наконец, несколько слов в качестве своеобразного итога.

Воля и конструктивность в отношениях стран Балтийско-Черноморского региона — это и есть критически важный сигнал Кремлю, который говорит о нашем политическом единстве. Говорит о единстве в условиях геополитической нестабильности и неопределенности очертаний будущей архитектуры европейской безопасности. Наше единство жизненно важно для достижения позитивного результата и обретения консолидированной субъектности в новом мире. И залог этого — решительный отказ от принципа «чем мы полезны друг для друга» в пользу подхода «чего мы можем достичь вместе». Только такая формула отношений между нашими странами, по моему твердому убеждению, и может обеспечить успех в нашем системном региональном диалоге и создании крепкой основы, которая не позволит Кремлю реализовывать свои реваншистские планы.

И последнее: эта мысль не нова, но как никогда современна. Кризис — это всегда риск. И его финалом может быть либо крах, либо появление нового шанса. Углубление кризиса доверия разрушает мир постепенно, но неукоснительно. Однако еще можно воспользоваться шансом и приостановить этот процесс.